Иван Лукьянов и Chkalovdrive Trio

Владимир Фролов. Журнал «Освещенка» № 3 от 8 июня 2011 года.

Не так давно в одной из соцсетей в Интернете я набрел на старого знакомого, с которым мы пересекались в 2004 году по серии андеграудных представлений с интеллектуальным названием «Учитесь думать» в Черноголовке. Наверное, те времена мало кто запомнил, но эти перфомансы отдали аромат необыкновенности и интереса к подобному. Затем этот человек пропал из моего поля зрения. Но когда появился, да еще и не один, то немало заинтересовал меня своим творческим багажом с музыкой, под которую можно вершить свою собственную историю. В их музыке академические приемы виолончели и гитары плавятся под линзой звукового обогащения. А слова настраивают на определенный ход мыслей.

Иван Лукьянов и Ефграф Сорокин о текстах, музыке, сценической оправданности и о проекте «Объемные буквы».

Владимир Фролов: Иван, все, наверное, знают, что ты поешь в группе «Можжевельник», но мало кому известно, что ты еще пишешь тексты. Расскажи, как давно ты это делаешь и о чем они?

Иван Лукьянов: В 2002-м году я завел себе сайт на бесплатном хостинге, чтобы выкладывать туда то, что приходит мне в голову и при этом может быть интересно не только мне - описания каких-то случаев, художественные зарисовки и просто весёлую ерунду. Сайт назывался ”Радио Лукьянов”, и это название, на мой взгляд, полностью отражало его содержание. В начале 2003-го я зарегистрировался в ЖЖ, и начал выкладывать всё туда. Первые тексты, которые я считаю интересными, относятся к декабрю 2003-го.

Тексты появляются на свет из хорошей идеи. Например, однажды в гостях я стоял на балконе ночью, курил и слушал, как шумят от ветра деревья. И мне показалось, что это шум моря. Я стал думать о море, которое всегда где-то рядом, где бы я ни находился, о внутреннем море, которое всегда со мной. Эта идея показалась мне красивой, и дома я написал один из своих любимых текстов, который так и называется: ”Иногда я слышу море”.

Когда есть идея, я беру текст за этот хвостик и начинаю медленно вытаскивать на свет. Больше всего это похоже на работу археолога, который достаёт из песка нечто сложное и хрупкое. Я внимательно смотрю на то, что получается, всё ли цело, не потерялось ли что-то в песке, а то, что уже извлечено на свет - это часть моей находки или просто налипшая грязь? Я не тороплюсь, и в итоге некоторые тексты лежат в черновиках по паре лет. Я не стараюсь точно сформулировать мысль, я руководствуюсь наитием. В ста процентах случаев, даже если есть хорошая идея, я не знаю, во что она воплотится. В итоге часто бывает так, что идея оказывается только затравкой, а самое главное скрыто в начале работы и появляется потом. Поэтому когда текст готов, он удивляет меня самого - ведь когда я начинал писать, этого не было у меня в голове, откуда оно взялось? Теперь, отвечая на твой вопрос - мои тексты это не манифесты, не философские программы, не мои теории о мироустройстве. Я лично думаю, что они о восторге человека, рассматривающего окружающий мир, но ответить на вопрос ”о чём мои тексты” на равных со мной правах может каждый читатель. А теперь ещё и слушатель и зритель.

В.Ф.: Как тебе пришла в голову мысль читать их под музыку и как она реализовывалась?

И.Л.: Я всегда любил читать книги вслух, и, случалось, развлекал этим друзей. Поэтому непонятно, почему идея прочесть вслух свои собственные тексты не пришла мне раньше. Возможно, текстов накопилось достаточно, чтобы из них можно было отобрать десяток самых интересных.

Слушать в наушниках текст, просто прочитанный вслух, не очень интересно, поэтому и в детских, и во взрослых аудиокнигах или аудиопостановках всегда есть фоновая музыка. Я точно знал, что под эти тексты должен звучать эмбиент, но сам написать и записать такую музыку я не могу - у меня нет ни опыта, ни технических познаний. Когда я понял, что не получается, я отложил эту идею. А потом совершенно случайно узнал, что в Москве есть группа, которая играет потрясающий эмбиент живьём. Я пошёл на концерт, я написал им письмо, мы все страшно загорелись и начали работать.

За четыре месяца работы у нас получилась не просто пачка текстов, прочитанных под музыку, а целая история, которую мы поставили как спектакль. Мы опробовали нашу постановку в деле и стали её дорабатывать - добавлять видео, свет, актёрскую игру, танцы. К настоящему моменту у нас сложилась полная картина того, как это должно быть. Мы продолжаем интенсивную работу и осенью покажем публике, возможно, первый в России эмбиент-мьюзикл.

В.Ф.: Насколько я знаю, в своих звуковых представлениях вы используете и другие средства выражения – видео-образы и даже хореографию, тем самым создавая настоящий спектакль. Но главным в этих спектаклях остается музыка? Или каждая из плоскостей обладает равными правами?

Ефграф Сорокин: В случае с ”Объёмными буквами” основой оказалась именно музыка с текстом, вокруг них выстраивается всё прочее сценическое действие. Но это вовсе не означает, что видео или хореография в этой истории как-то обделены правами, отнюдь – всё работает на достижение общего результата (в данном случае – чтобы ”Объёмные буквы” было дико интересно смотреть от начала до конца). Не имеет никакого значения, какие используются выразительные средства, и какой элемент представления встраивается внутрь другого. Всё решает исключительно логическая и сценическая оправданность того или иного хода. То есть если я в какой-то момент пойму, что для полноты картины мне необходимо будет сидеть на сцене и выпиливать лобзиком сингапурских кошек из фанерки - это моментально пойдёт в ход. Наоборот – если вдруг окажется, что наша музыка в этой истории явно лишняя, то от неё мы в тот же момент избавимся без сожаления. На сцене должны находиться только те вещи, которые работают; в противном случае сразу же возникает вопрос, для чего и зачем было всё это городить.

В.Ф.: Некогда раньше ты один экспериментировал с шумами и эффектами, и, кажется, делал это с удовольствием. Можно ли это назвать первой ступенью на пути к сегодняшнему мастерству?

Е.С.: В жизни, как правило, всё более-менее взаимосвязано, так что мои ранние потуги в музыке, разумеется, тоже можно считать в какой-то степени предтечей музыки нынешней – с тем условием, что к старым своим работам я сейчас отношусь в том смысле, что ”это нельзя”.

В.Ф.: Имеет ли отношение твой прежний «Чкаловдрайв» с Алексеем Левченко к сегодняшнему трио?

Е.С.: Нет, но мне нравится это сочетание букв – «Чкаловдрайв», в нём есть какая-то необходимая мне энергетика. А поскольку нравится мне оно уже очень давно, то я, разумеется, совсем не хочу с ним расставаться. Поэтому в тот момент, когда коллектив собрался нынешним составом (а это Василиса Бойкова, Виталий Мазуревич и я), вопросов о назывании не возникло. Добавилось только слово ”трио” – по, как мне кажется, вполне очевидным причинам.

В.Ф.: Где-то ты писал, что ваш инструментальный состав оптимален - поясни, пожалуйста.

Е.С.: Я полагаю, тут имелось в виду то итоговое созвучие, которое образуют виолончель, гитара и тоновый генератор. Есть определённый тембральный диапазон, в котором все три инструмента смешиваются друг с другом так, что разделить их на слух уже не получается – причём это не какая-то звуковая каша, а один, единый обертон. И в такие моменты создаётся ощущение, что это играет неслыханный доселе инструмент. Собственно, это была одна из тех важных для меня целей, которые мне изначально хотелось с трио достигнуть.